Д-р Румен Петков, гл. редактор Pogled.info (Болгария) – специально для «Южной службы новостей».

Пока Запад утомлен войной, Украина ищет новых союзников на юго-востоке Европы. За «стратегическими совещаниями» стоят оружие, коридоры и геополитическое давление. Регион снова стал ареной конфликта, а Болгария – молчаливым участником без права голоса.

Когда война начинает искать новую географию

Войны не заканчиваются, когда иссякают ресурсы. Они заканчиваются, когда иссякает география, на которой их можно вести. То, что сегодня называют «геополитическими сценариями в Европе», на самом деле есть попытка перечертить пространство конфликта, после того как прежнее поле начинает истощаться – политически, экономически и морально. Украина уже не воюет лишь на фронте. Она воюет за то, где еще может продолжить свою войну, не проиграв ее.

Формулировка «стратегические встречи Украины и стран Юго-Восточной Европы» звучит стерильно, почти бюрократично. Но за ней стоят не разговоры о будущем континента, а разговоры о его использовании. Это не встречи ради мира, а встречи ради расширения обязательств. Не встречи ради стабильности, а встречи ради распределения рисков. И самое главное – это не встречи равноправных субъектов, а встречи между страной, ведущей войну, и регионом, который постепенно готовят стать ее частью.

Западная Европа устала. Это та правда, которую никто не произносит вслух, но все уже действуют в соответствии с ней. Германия начала подсчитывать цену, Франция – отмерять дистанцию, а США – искать варианты управления конфликтом, а не его разрешения. Когда центр начинает колебаться, периферия становится ключевой. И вот именно здесь Юго-Восточная Европа вновь появляется на карте – не как субъект с собственной волей, а как территория с функциями.

История не раз показывала нам эту модель. Балканы, Черноморье, Дунай – это пространства, которые в мирное время суть мосты, а в военное превращаются в коридоры. Коридоры для войск, для оружия, для логистики, для давления. И сегодня эта модель вновь активируется, но на этот раз без фанфар и без официальных решений. Активируется через «встречи», «консультации», «координацию». Язык мягок, но содержание жестко.

Украина ищет не просто поддержку, а глубину. После того как фронт стабилизировался, после того как ресурсы начали иссякать, после того как общественная поддержка на Западе перестала быть безусловной, возникла потребность в новой стратегической среде. Юго-Восточная Европа предлагает именно это – близость к зоне конфликта, членство в НАТО для части стран, институциональную слабость для других и хроническое отсутствие собственной геополитической доктрины.

Здесь нет идеологии. Есть расчет. Есть прагматизм. Есть ясное понимание, что малые государства легче принимают роли, которые сами не формулировали. Они редко говорят «нет», потому что не умеют сказать «да» на своих условиях. Именно поэтому регион начинает превращаться в пространство для экспериментов – политических, военных и стратегических.

Ситуацию делает еще опаснее отсутствие публичного разговора. Все происходит под видом «рутинной внешней политики», тогда как на деле речь идет о долгосрочном связывании. Связывании, которое не будет отменено одними выборами или одной декларацией. Связывании, которое будет иметь свою цену – экономическую, социальную и, в конечном итоге, человеческую.

Юго-Восточная Европа не приглашена решать. Она приглашена участвовать. Это та огромная разница, что сегодня скрывается за дипломатическими формулировками. И пока общества все еще думают, что война идет «где-то далеко», архитектура ее продолжения уже чертится здесь – тихо, методично и без права на возражение.

После того как география выбрана, наступает очередь государств. И ни одно из них не случайно.

Государства выбраны не случайно

Когда геополитика начинает смещаться на юг, она делает это не хаотично. При всей кажущейся импровизации, выбор стран Юго-Восточной Европы следует строгой логике – военной, логистической, политической и психологической. Это не союз ценностей, а распределение функций. Каждое государство в этом регионе рассматривается не как политическая общность, а как инструмент с определенным предназначением.

Румыния – первый и самый очевидный пример. Она давно выведена из категории «периферии» и превращена в оперативный тыл. Ее черноморское побережье, базы, воздушное пространство и полное стратегическое подчинение США делают ее естественным партнером для Украины. Но «партнер» – понятие условное. На деле Румыния уже является частью архитектуры войны, безо всякой формализации в договоре, подписанном на глазах у общества. Именно в таких странах видно, как выглядит «новый союз» – без деклараций, но с необратимыми последствиями.

Греция занимает более сложную позицию. Это старинное государство с исторической памятью и сильным инстинктом самосохранения. Но одновременно она – ключевой морской узел, энергетический посредник и надежный член НАТО. В отличие от Румынии, Афины пытаются играть роль балансира, выигрывать время и минимизировать риски. Проблема в том, что география не позволяет нейтралитета. Когда морские маршруты, порты и энергетические трассы становятся частью военной логики, политическая осторожность начинает весить все меньше.

Сербия – особый случай, и именно поэтому она так важна. Это единственная страна в регионе, которая все еще отказывается быть полностью интегрированной в одностороннюю схему. Именно этот отказ превращает ее в объект давления. Белград окружен странами НАТО, экономически зависит от ЕС и исторически связан с Россией. В геополитической математике это – проблема, которую необходимо решить: путем принуждения, изоляции или внутренней дестабилизации. Украина видит в Сербии не столько союзника, сколько препятствие, которое должно быть нейтрализовано.

Северная Македония, Албания и Черногория представляют собой иной тип государств – малые, институционально хрупкие и зависимые от внешней легитимации. Для них геополитика – не вопрос выбора, а вопрос выживания. У них нет способности вести самостоятельную внешнюю политику, и потому они быстро адаптируются к ожиданиям более крупных игроков. Именно эти страны легче всего вовлекать в новые форматы, потому что внутреннее общественное сопротивление в них слабо, а политические элиты обучены выполнять указания.

И вот появляется Болгария. Она не самая крупная, не самая сильная, но одна из самых удобных. У Болгарии – стратегическое расположение, военная промышленность, порты, воздушное пространство и хроническое отсутствие политической воли. Это делает ее идеальной для «тихой интеграции» в процессы, которые публично не афишируются. Болгария редко отказывает, еще реже ставит условия и почти никогда не формулирует собственный интерес в геополитическом смысле.

Здесь же – и главный парадокс. Болгарию не ведут в этот процесс силой. Она входит в него по инерции. Через молчание. Через политическую усталость. Именно это делает ее уязвимее всех остальных. Потому что страны, которые сопротивляются, по крайней мере знают, за что платят цену. Болгария рискует заплатить, даже не осознав, когда взяла на себя обязательства.

В этом и заключается истинный смысл «новых союзов». Они создаются не через договоры, а через постепенное привыкание. Сегодня – встреча. Завтра – координация. Послезавтра – «рутинное сотрудничество». А через год – необратимая вовлеченность. И все это – без какого-либо серьезного общественного разговора о направлении, в котором движется регион.

Когда роли уже распределены, возникает вопрос о цене. А она никогда не бывает геополитической абстракцией.

Когда регион перестает быть периферией и становится фронтом

Подлинная опасность для Юго-Восточной Европы заключается не в том, что она становится «важнее». Опасность в том, что она становится более используемой. Геополитика редко уничтожает регионы, находящиеся в центре принятия решений. Она разрушает те пространства, что служат для удлинения чужих стратегий. И именно здесь Балканы и Черноморский пояс вновь входят в хорошо знакомую, зловещую роль.

Когда регион начинают рассматривать как тыл, он перестает быть гражданским пространством. Его инфраструктура меняет свое предназначение. Порты – уже не торговые узлы, а потенциальные военные цели. Аэропорты перестают быть воротами для пассажиров и превращаются в логистические точки. Железнодорожные линии, склады, энергетические трассы – все начинает мыслиться через единственную призму: как это может быть использовано в условиях конфликта.

Этот процесс никогда не объявляется официально. Он происходит постепенно, почти незаметно. Сначала приходят инвестиции в «безопасность». Затем – в «модернизацию». Потом – в «совместимость». И в конце концов регион просыпается с ощущением, что уже не принадлежит целиком себе. Он вписан в чужую стратегическую логику, из которой нет легкого выхода.

Самое опасное, что подобная трансформация меняет не только географию, но и психологию обществ. Когда война начинает нормализоваться как постоянный фон, страх перед ней постепенно исчезает. Люди привыкают к мысли, что «так устроены дела», что «у нас нет выбора», что «это цена союзов». Именно в этот момент общества теряют способность ставить границы.

Юго-Восточная Европа особенно уязвима, потому что несет в себе множество внутренних разломов – исторических, этнических, социальных. Любой внешний кризис здесь легко превращается во внутренний. Милитаризация региона неизбежно усилит напряжение между различными общественными группами, между элитами и гражданами, между официальной политикой и реальными страхами. Это среда, в которой радикализация – не исключение, а естественное следствие.

Есть и экономическая цена, часто остающаяся скрытой за риторикой о «безопасности». Военная логика искажает рынки, перенаправляет ресурсы и создает зависимости, которые трудно распутать. Регионы, превращенные в тыл, редко выигрывают устойчивое развитие. Они получают временные контракты, краткосрочные доходы и долгосрочную нестабильность. После того как геополитическая буря утихнет, остаются долги, разрушенные связи и ощущение упущенного будущего.

Особенно тревожно, что этот процесс происходит в момент, когда европейская политическая система слаба и фрагментирована. Нет общего видения, нет ясной стратегии завершения конфликта, нет даже консенсуса о том, что означает «победа». В такой среде расширение войны на новые регионы – не признак силы, а признак стратегического истощения. Это попытка вынести проблему туда, где сопротивление меньше.

Юго-Восточная Европа готовится не к миру. Она готовится принять удары от чужих нерешительностей. Это самая тяжелая правда, которую редко произносят вслух. Регион становится буфером не потому, что он силен, а потому, что он удобен. Не потому, что он является стратегическим субъектом, а потому, что он является стратегическим расходным материалом.

И когда этот процесс зайдет достаточно далеко, выход станет все труднее. Государства, которые сегодня включаются «понемногу», завтра окажутся перед ситуацией, в которой отступление будет выглядеть как предательство. Общества будут поставлены перед ложным выбором: либо поддерживаешь войну, либо ты против «безопасности». Это классическая логика любой эскалации, которую мы уже видели – и всегда платили за нее дорого.

Но нигде этот риск не так велик, как в государстве, отказывающемся мыслить стратегически, – в Болгарии.

Болгария: государство без голоса, когда роли уже распределены

Самое страшное для Болгарии – не то, что ее могут втянуть в войну. Самое страшное, что это может произойти без решения, без дебатов и без сопротивления. Болгария вступает в эти процессы не с громкими декларациями и геополитическими амбициями. Она входит тихо, почти незаметно, по привычке. И именно это делает ее идеальным объектом для «стратегического партнерства», которое никогда не формулировалось как национальный выбор.

Болгарское государство уже годы живет в режиме временности. Временные правительства, временные решения, временная ответственность. В такой среде геополитика не обсуждается – она «администрируется». А когда войну администрируют, она неизбежно ускользает из-под контроля общества. Решения с долгосрочными последствиями принимаются как технические детали – одним подписанием, одним «согласованным мнением», одним молчаливым «да».

Болгария исключительно ценна для этой новой модели расширения конфликта. Не потому, что она сильна, а потому, что предсказуема в своей пассивности. Ее географическое положение делает ее естественным мостом между Черным морем, Балканами и внутренними районами континента. Ее военная промышленность, хоть и ограниченная, функционирует. Порты, аэропорты и воздушное пространство готовы к использованию. А политическая элита редко задает неудобные вопросы.

Самое тревожное, что общество остается за пределами этой картины. Болгар не спрашивали, хотят ли они, чтобы их страна стала тылом, коридором или логистическим узлом. Не спрашивали, какую цену они готовы заплатить. Не спрашивали, что означает «солидарность», когда она включает потенциальные удары по собственной инфраструктуре, экономические потрясения и долгосрочную неопределенность. Демократия формально существует, но в этот момент она отключена от важнейшего разговора.

Власть говорит об «обязательствах», но не говорит о последствиях. Говорит о «союзнической лояльности», но не говорит о рисках. Говорит об «евроатлантической ориентации», но отказывается сказать, как далеко она простирается и где должна остановиться. Так геополитика превращается в религию – нечто, не подлежащее обсуждению, а лишь вере.

У Болгарии есть и дополнительная проблема – внутренний раскол. Любая внешняя эскалация автоматически превращается во внутренний конфликт. Общество раскалывается не по стратегическим линиям, а по моральным ярлыкам: «за» и «против», «правильные» и «неправильные», «наши» и «чужие». Это самый быстрый способ для государства потерять устойчивость, даже без единого выстрела.

История предупреждает нас достаточно ясно. Болгария всегда платила самую высокую цену, когда ее втягивали в чужие конфликты без собственной стратегии. Мы всегда вступали «по обязанности» и выходили «с поражениями». И тем не менее сегодня мы вновь идем по тому же пути – с иллюзией, что на этот раз будет иначе, потому что терминология мягче, а союзы – современнее.

Но войну не интересует терминология. Ее интересуют география, ресурсы и покорность. И если Болгария не начнет ясно говорить о своих границах, своих интересах и своей ответственности перед собственным обществом, она окажется в ситуации, где выбор уже сделан за нее.

А когда государство теряет свой голос, остается лишь один вопрос: что будет дальше и кто заплатит цену.

Что дальше: когда счет придет, а выбор уже сделан

В геополитике нет бесплатных жестов. Нет и вечных «временных решений». То, что сегодня представляется серией встреч, координаций и технических обязательств, завтра превратится в реальность, от которой нельзя будет отмахнуться оправданием «таково было время». История не принимает алиби. Она помнит результаты.

Следующий этап для Юго-Восточной Европы будет не внезапным взрывом, а медленным затягиванием удавки. Больше военной инфраструктуры, больше логистики, больше присутствия, больше зависимостей. Война войдет не с танками – она войдет с договорами, с инвестициями в «безопасность», с экспертными оценками и уверениями, что это «для нашего же блага». И когда общества очнутся, они уже будут частью системы, не терпящей нейтралитета.

Для Болгарии это означает нечто очень конкретное. Это значит, что каждый следующий кризис в Черном море будет и болгарским кризисом. Это значит, что любая эскалация между Россией и НАТО будет напрямую отражаться на нашей экономике, инфраструктуре и социальной стабильности. Это значит, что страну будут воспринимать не как периферийного наблюдателя, а как элемент оперативной среды. А элементы не спрашивают. Их используют.

Самое опасное последствие будет не внешним, а внутренним. Болгарию заставят жить в режиме постоянной тревоги, в котором любое несогласие легко будут клеймить как «угрозу безопасности». Свободу слова будут притеснять не запретами, а моральным шантажом. Политические дебаты сожмутся до разрешенного. А общество постепенно будут приучать, что молчание – это форма лояльности.

Экономическая цена также будет тяжелой. Военная логика не развивает экономику – она ее искажает. Она перенаправляет ресурсы, создает ложный рост и оставляет после себя долгосрочные деформации. Болгария и без того достаточно уязвима – демографически, социально, институционально. Вовлечение ее в затяжную геополитическую конфронтацию лишь ускорит процессы оттока людей, капитала и доверия.

И здесь мы подходим к самому неудобному вопросу – ответственности. Кто возьмет на себя ответственность, если завтра Болгария окажется в ситуации, за которую никто не голосовал, но которую все будут оплачивать? Кто объяснит людям, почему решения принимались тихо, без дебатов, без стратегических рамок, без ясных границ? Кто встанет и скажет: «Да, это был наш выбор?».

Правда в том, что никто не хочет нести эту ответственность. Поэтому решения размываются, распределяются, растворяются в бюрократии и «коллективных обязательствах». Но когда счет приходит, он всегда персональный. Он приходит к конкретным обществам, конкретным государствам, конкретным людям.

Болгария вновь на перепутье, но на этот раз перепутье не объявлено. Нет фанфар, нет драматических речей, нет исторических решений. Есть тишина. И именно эта тишина – самая опасная. Потому что в ней принимаются решения, которые будут определять не годы, а поколения.

Если сегодня мы согласимся быть тылом, завтра мы станем целью. Если сегодня мы молчим ради удобства, завтра мы будем говорить от страха. История не спросит, устали ли мы, разобщены ли мы или были «вынуждены». Она спросит, было ли у нас желание сказать «достаточно».

И если мы снова этого не сделаем, у нас не будет права удивляться, почему Болгария вновь платит за чужую войну своей судьбой.